15.12.2021
From Joseph Brodsky, Nobel Lecture, 1987
“How can one write music after Auschwitz?” inquired Adorno; and one familiar with Russian history can repeat the same question by merely changing the name of the camp – and repeat it perhaps with even greater justification, since the number of people who perished in Stalin’s camps far surpasses the number of German prisoncamp victims. “And how can you eat lunch?” the American poet Mark Strand once retorted. In any case, the generation to which I belong has proven capable of writing that music.
That generation – the generation born precisely at the time when the Auschwitz crematoria were working full blast, when Stalin was at the zenith of his Godlike, absolute power, which seemed sponsored by Mother Nature herself – that generation came into the world, it appears, in order to continue what, theoretically, was supposed to be interrupted in those crematoria and in the anonymous common graves of Stalin’s archipelago.
Из Нобелевской лекции И. Бродского. 1987
«Как можно сочинять музыку после Аушвица?» — вопрошает Адорно, и человек, знакомый с русской историей, может повторить тот же вопрос, заменив в нем название лагеря, — повторить его, пожалуй, с большим даже правом, ибо количество людей, сгинувших в сталинских лагерях, далеко превосходит количество сгинувших в немецких. «А как после Аушвица можно есть ланч?» — заметил на это как–то американский поэт Марк Стрэнд. Поколение, к которому я принадлежу, во всяком случае, оказалось способным сочинить эту музыку.
Это поколение — поколение, родившееся именно тогда, когда крематории Аушвица работали на полную мощность, когда Сталин пребывал в зените богоподобной, абсолютной, самой природой, казалось, санкционированной власти, явилось в мир, судя по всему, чтобы продолжить то, что теоретически должно было прерваться в этих крематориях и в безымянных общих могилах сталинского архипелага.
29.09.2019
by Mauro Javier Cardenas
MJC: When we encounter beauty and get to that limit.
LK: Our limit and absolute infinite space, which really exists. And the way, the direction of this beauty, greatness, is the same, beyond this border, and we can never cross this border. We can only stay on this side of the border. We have a knowledge that beyond the border there is a wonderful beauty, a space for beauty, for greatness, that if perhaps you can believe in it, if you have such an experience, your life is a little bit changed. This is not the same as what Rilke said, that you must change your life. No. It could be that your life will change if you are at that point. From this point you can have this knowledge that beyond the border there is a space for beauty and greatness.
29.06.2019
Алексей Буров
Есть такая поговорка: держится на честном слове; её употребляют, когда хотят указать на хлипкость и ненадежность. Это одна из самых циничных и страшных идиом русского языка.
Собственно, отсюда уже недалеко и до ответа на вопрос, вызванный цитатой Фукуямы, об обществах сверхнизкого доверия, о том, какого рода бизнес там возможен.
Возвращаясь на российскую почву, мы приходим к выводу, что гоббсовский тип человека, что сложился в советскую эпоху, homo soveticus, или тип «лукавого раба», и не мог породить по крушении тоталитаризма никакой иной социальной структуры, кроме беззаконного или мафиозного авторитаризма.
12.05.2019
Mario Vargas Llosa
"Der moderne Mench ist jenes gut gekleidete Wesen, das erfolgreich kaschiert, dass es mit einem Steinzeit-Gehirn herumläuft. Dieses Wesen lässt sich vom eigenen Schein noch so gerne blenden und bildet sich masslos viel ein auf seine intellektuellen Fähigkeiten, die es von anderen Tieren unterscheiden."
"Современный человек - это то хорошо одетое существо, которое успешно скрывает, что оно бегает с умом каменного века. Это существо так счастливо быть ослепленным собственной иллюзией и в значительной степени полагается на свои интеллектуальные способности, которые отличают его от других животных."
21.03.2019
What happens when a forklift goes through your Picasso? By Andrew Dickson
27.11.2018
Are insects ‘philosophical zombies’ with no inner life? Close attention to their behaviours and moods suggests otherwise
11.07.2018
"Являются ли сомнительные связи Кобзона и его «ура-патриотизм» причиной для того, чтобы перестать считать его великим певцом?" - Зачем возвеличивать незначительных персонажей? Он никогда не был "великим певцом". За пределами границ бывшего СССР его никто не знал и не знает. Да и в пределах этого убогого образования он был лишь певцом убогих патриотических песен для очень непритязательной публики. Наличие громкого голоса не делает из человека чего-то большего, чем просто человека с громким голосом. И умение работать дирижерской палочкой или играть на скрипке редко делает из человека великую величину. Они обычные ремесленники, научившиеся хорошо или плохо делать что-то одно, при этом не умея мыслить о чем-то другом.
Увеличение незначительных величин приводит в неправильным выводам. Ведь эти величины такими незначительными и останутся. А приближаясь к преступной власти (с целью своего или ее увеличения, а, в действительности, к своему уменьшению) они становятся еще более незначительными, а часто превращаются в ничтожную величину.
21.10.2017
Dysfunction doesn’t destroy society; society can neither materialise nor perish - it only mutates. Our own society is mutating very slowly and tortuously because it is paralysed by the culture of state security. Here, people believe that the driver of commerce isn’t advertising but some commerce development committee - and they believe that culture is created in culture committees. Read more.
Дисфункция не разрушает общество; общество не может ни материализоваться, ни погибнуть - оно только мутирует. Наше собственное общество мутирует очень медленно и мутно, потому что оно парализовано культурой государственной безопасности. Здесь люди полагают, что двигатель коммерции не реклама, а какой-то комитет по развитию коммерции, и они считают, что культура создается в комитетах культуры.
11.03.2017
By Dan Ouellette, ZEALnyc Senior Editor, March 8, 2017 By PETER YORK March/April 2017
... After living in Los Angles and New York, Tigran moved back home to take advantage of living there to let the beauty and cuture inspire his music. “When I gaze out of my window and see the biblical mountain Ararat with the perpetual snow on its peak with foregrounds of electrical towers with wires cutting the picture, and the satellite dishes melted onto old and modern houses, ancestral smoke coming out of the chimneys and the birds hovering above the trees with occasional airplane trails in the vastness of the sky is the dialogue, the interaction of the God-given ancient nature and our modern human achievements,” he says. “For me it is an awakening and a beautiful feeling to be able to observe the magnificence of this sleeping volcanic giant which has existed for millions of years and was observed by from the Ararat Valley Koura-Arax culture to the present day citizens of the Armenian republic... Read the Article
10.03.2017
politico: |
By PETER YORK March/April 2017
Dictator Style | Стиль диктатора
Why does all of this matter? Domestic interiors reveal how people want to be seen. But they also reveal something about the owners’ inner lives, their cultural reference points and how they relate to other people.
Интерьеры показывают, как люди хотят выглядеть. Они также показывают и о внутренней жизни владельцев, их культурных ориентиров и как они относятся к другим людям.
Они любят дворцы. Они хотят жить в окружении золота. Они любят все блестящее и огромное.
Они тем самым хотят возвыситься. Ведь за неимением лучших человеческих качеств, которые они либо потеряли, либо продали, либо не имели изначально, остается единственное - возвыситься богатством и роскошью. Чаще всего за счет народа, влюбленного в своих "блогодетелей".
15.01.2017
theguardian:
This lively study goes behind the frills and furbelows to explore aspects of the Victorians’ notoriously strange attitude to the body
Rachel Cooke, 15 January 2017
Kathryn Hughes makes some big claims for Victorians Undone: Tales of the Flesh in the Age of Decorum. Her new book is, she writes in an enticing introduction, an attempt to reverse the situation whereby biography, the writing of life, has become indifferent to the “vital signs” of that life – to breath and movement, to touch, taste and smell. One can’t help but sense in this a certain weariness. Who can blame Hughes, the author of major books about George Eliot and Isabella Beeton, for wanting to try out a different kind of narrative, one both more visceral and less gargantuan? (Victorians Undone comprises a collection of five essays, each a study of a different subject.) Nevertheless, she has a point. How many times have you ploughed right to the end of a long biography only to find yourself asking: yes, but what was she really like?
Why did Charles Darwin grow a beard? What was wrong with George Eliot’s hand? Kathryn Hughes examines the physical secrets kept by our 19th-century forebears
Kathryn Hughes, 28 January 2017
guernicamag:
The musician and composer on the art of self-transformation, resisting cultures of exclusion, and what he calls "easy camaraderie." By Aditi Sriram. 01.April.2016
Vijay Iyer: I’m not going to add a chapter to his book. My concern with this approach is that music becomes a substance devoid of people. It’s a consumer model of what music is: subjects listening to objects. For me, music is subjects listening to subjects. It’s about intersubjectivity. What I’ve learned from my gurus is that when you hear music, you hear a person, or you hear people, and you hear everything about them in those moments. They reveal themselves in ways that cannot be revealed any other way, and it contains historical truths because of that. To me, that is the most important thing. It shouldn’t be a footnote, or the last chapter. It should be the complete thesis about a book on listening.
We think of music as this substance that flows—you turn on the tap, and there it is, streaming off your computer—but that’s not how we evolved as a species. We evolved to listen to each other, and the reason we’re able to listen to music in the terms [Ratliff] is talking about is because we’re really good at listening to each other. But this kind of technology has allowed us to forget that music is the sound of each other. That’s the problem in a nutshell.
Read the Article
26.11.2016
popmatters:
BY WILL LAYMAN, 22 November 2016
JAZZ COLUMNIST WILL LAYMAN PRESENTS SEVEN PIECES OF MUSIC AS EVIDENCE OF THE BEAUTY AND URGENCY OF PURE SOUND IN INSTRUMENTAL JAZZ.
Folks who don’t like jazz usually confess to being put off by music that doesn’t feature a singer and lyrics. They also don’t like that most jazz is heavy on improvisation, with instrumentalists noodling around, playing lots of seemingly random notes. Give me a melody. Give me a love song.
I like a tasty pop song as much as anyone. But I also want to argue that the abstraction—the lack of pop singing and lyrics, the presence of the mystery of improvisation at the heart of most jazz performances—is also a wonder. At the core of music, there’s an expression of feeling and meaning that implies rather than tells. A perfectly placed note or a gorgeous tone, a whipcrack rhythm or a sensual blend of instruments makes us feel things without our knowing why. That’s the magic of music.
Because jazz allows each musician to color his sound freely, infusing it with personality and expressive variation, its abstraction is of the richest variety. Jazz is high art with a big heart.
Read the Article
04.11.2016
U21-VERNETZT MIT SVEN HELBIG. 04.11.2016 von Viktoria Schulmann
In seinem aktuellen Projekt setzt der Komponist, Musikproduzent und Gesamtkunstwerkler Sven Helbig auf nichts als die menschliche Stimme und ein bisschen Elektronik. "I Eat The Sun And Drink The Rain" klingt irgendwie sakral und meditativ - und stellt sich den ganz großen philosophischen Fragen...
Sven Helbigs Projekte folgen immer einer gewissen Philosophie. Das aktuelle Album "I Eat The Sun And Drink The Rain" ist die Suche nach dem Menschlichen in einer hochtechnisierten Welt. Wird der Mensch immer weniger Mensch? Verliert er immer mehr seine humanistischen Ideale? mehr...
syg.ma:
Oleg Shmyrin, 11 апреля 2016
Со времен Платона философы и мыслители говорили о «толпе» — как о неразумной, эмоциональной, иррациональной массе — ведомой и податливой, наподобие социального пластилина в ладонях вождя, лидера, демагога. И всегда, во все времена, отношение к этой массе было, как минимум настороженное, если не презрительное...
Но «эффект Айги» доказывает, что толпа, структура которой плавится и течет из–за ослабления гранитных защит индивидуальных ячеек эго, способна быть умным, чувствующим, возвышенным существом. Симфоническим телом. Телом умиротворенного равенства всех перед чем-то гораздо более величественным, чем мое маленькое я, с его маленькими суетливыми заботами, страхами и опасениями. Этой музыке не требуется слов, чтобы преодолеть барьер предубеждений...
Достаточно взглянуть на публику в зале, в котором играет Айги - и видишь удивительно приятных, интеллигентных людей. Тех, рядом с которыми хочется жить в одном городе, в одной стране, на одной планете. Я безусловно рад быть на этих концертах по одной, как минимум причине — эти коллекции людей возвращают мою веру в сородичей. Я понимаю, что не все потеряно. Что катастрофа обратима... Читать статью.
Музыка Алексея Айги
syg.ma:
Maksim Kudryashov, 23 июня 2016
Социологии культуры в наследство от Франкфуртской школы досталось разведение «высокой» культуры и «массовой», а в наследство от американского бихевиоризма — «модель подкожной иглы» (hypodermic needle model), она же «теория волшебной пули» (magic bullet theory).
Согласно этой теории, послания, которыми бомбардируют средства массовой информации свою аудиторию, оказывают однозначное и немедленное влияние на ее социальное поведение (подобно игле, вливающей программы и установки в организм, или пуле, проникающей в мозг).
С этой точки зрения, СМИ производят массовую музыку (как полагается, гомогенную, стерильную, неоригинальную, фальшивую, коммерческую) и навязывают ее «среднему потребителю».
... Джеффри Банток в своей книге «Культура, индустриализация и образование» (1968) выделял три типа культуры: (1) высокую (high culture), которая производится и потребляется высшими классами и элитой общества, и не зависит от рыночных законов; (2) народную (folk culture), присущую доиндустриальным обществам, и (3) массовую (mass culture), продукты которой производятся в промышленном порядке для рынка и распространяются через СМИ [Bantock 1968].
Читать статью.
|
|
|
